[Артурыч]

"ВРЕМЕНА НЕ ВЫБИРАЮТ, В НИХ ЖИВУТ И УМИРАЮТ ...."

Проект 1917 — это события, произошедшие сто лет назад и описанные их участниками.
Только дневники, письма, воспоминания, газеты и другие документы.
Без вымысла.

ИСТОЧНИК: https://project1917.ru/

17 октября 1917 года

[Артурыч]

17 октября 1917 года


Петр Кушников
Юго-Западный фронт

Бой в Добрудже. Рота N полка уже готова двинуться из окопов в атаку. Солдаты спешно надевают на себя сумки, укладывают все, что необходимо носить при себе, берут в руки ружья. Вот и команда: «Вперед!» Быстро вылезают на бруствер и бегут к неприятелю. Слышатся голоса: «Ну, ну, идем, идем; все равно одна смерть!»

Один солдатик что-то замешкался, складывая в сумку свои пожитки. Держа в руках краюху хлеба, он неподвижно в раздумьи смотрит на нее, но потом вдруг быстро кладет хлеб на край окопа, говоря: «К чему он мне. К чему!» Взваливает котомку на плечи, хватает ружье и стремительно выбегает из окопа. Он пошел в атаку на смерть.
-------------------------



Император Николай II
Тобольск


Мы вспоминали сегодня конвойный праздник в прежние годы. Было теплее, чем бывало иногда в Крыму в этот день. Ай да Тобольск! День провели как всегда. После всенощной Алексей получил подарки.
---------------------


Сергей Эйзенштейн
Петроград, Таврическая улица, 9

Чуковский очень остроумно защищает футуристов. Он находит ту же абстрактную прелесть «дыр бул щыл»'а, что мы находим в перечислении имен индейских племен у Генри Лонгфелло в «Песни о Гайавате», которую перевел Бунин, — тоже абсолютно лишенных для нас смысла и прельстительных только своими ритмическими и фонетическими чертами.
--------------------


Корней Чуковский
Куоккала


Зашел к Репину, спросить его, что он хочет за портрет Бьюкенена: 10 000 р. или золотую тарелку. Репин (мертвецки бледный, с тенями трупа под носом и глазами, но все такой же обаятельный): «Знаете, конечно, тарелка оч. хороша, но… я не достоин… не в коня корм… да и как ее продать. На ней гербы, неловко», — из чего я понял, что ему хочется денег.

Я дал ему 500 р. долга за дачу — он очень повеселел, пошел показывать перемены в парке в озере Глинки, которое он высушил, провел дренаж, вырубил деревья — всюду устроил свет и сквозняк. Потом показывал картины. Вытащил несуразную голую женщину, с освещенным животом и закрытым сверху туловищем. У нее странная рука — и у руки собачка.

— Ах, да ведь это шаляпинская собачка! — воскликнул я.

— Да, да… это был портрет Шаляпина… Не удавался… Я вертел и так и сяк… И вот сделал женщину. Надо проверить по натуре. Пуп велик.
— Ай, ай! Илья Ефимович! Вы замазали дивный автопортрет, который Вы сбоку делали на этом же холсте!!

— Да, да, долой его,— и как вы его увидали!

Шаляпин, переделанный в женщину, огромный холст — поверхность которого испещрена прежними густыми мазками.

Про женщину я не сказал ничего, и И. Е. показал мне третью картину «Освящение ножей» с масками вместо лиц, но — с интересной светотенью. В каждом мазке чувствуется, что Репин умер и не воскреснет, хотя портрет Керенского смел, Керенский тускло глядит с тускло написанного зализанного коричневого портрета, но на волосах у него безвкуснейший и претенциознейший зайчик.

— Так и нужно! — объясняет Репин.— Тут не монументальный портрет, а случайный — случайного человека… Правда, гениального человека — у меня есть фантазия,— и обывательски стал комментировать дело Корнилова. Перед Керенским он преклоняется, а Корнилов — «нет, недалекий, солдафон».
-----------------------


Лиля Брик Владимир Маяковский
Петроград

Милый Володенька, собираемся в Москву. Я рада, что у тебя все хорошо. У меня болит колено, и я вторую неделю не танцую. Ося на постоянном жалованьи в «Новой жизни» нанялся! (200р) Здесь очень тепло, но страшно скользко. Шура поехал в Архангельск покупать пароход. Говорят — в Москве после десяти вечера не выходят на улицу. Это очень противно. Я на три фунта потолстела и пришла в отчаяние. Хочу худеть, но почему-то с утра до ночи есть хочется и не могу удержаться. Комната моя мила, но не очень, многого не хватает (обои, портьеры, лампы). Академию Ося прибрал к рукам. Об Осипе каждый пишут в какой-нибудь газете по поводу его письма в «Нов. жизни»: ругают и справа, и слева. Говорят — да и в газетах было — что на улицах рабочие пели: …и рябчиков жуй, день твой последний приходит буржуй (не помню начала). Целую тебя, Володенька, и Оська целует. Лиля.
---------------------


Осип Брик
Петроград, ул. Малая Итальянская, д. 7, кв. 42

Основной проблемой демократического искусства является вопрос о так называемом «народном творчестве». Мы так привыкли к делению искусства на «настоящее», «народное», что, пожалуй, самая постановка вопроса может показаться странной . А между тем гораздо странней, что поэмы, симфонии, музейные картины почитаются искусством, а частушки, песни, лубки — бытовыми явлениями.
К первым применяется мерка художественной оценки, ко второым — методы этнографического исследования. Балет — искусство, трепак — этнография. Народ без посторонней помощи сознает свои культурные потребности и найдет способы их удовлетворять. В этом и назначение демократии, которая и есть сам народ в лице своих наиболее сознательных представителей. На вопрос же о народном искусстве у демократии может быть только один ответ: искусство едино — самое его деление на настояшее и народное — бессмысленно. Все деятели искусства равны, чьему бы эстетическому вкусу они не удовлетворяли.
-----------------------



Максимилиан Волошин Александра Петрова
Крым, Коктебель, ул. Морская 43, дом Волошина

Оттяпал себе хлебным ножом конец пальца и потому не мог писать и на машинке эти дни. Вашу открытку получил. Да, астма индивидуальна и очень неуловима. Акация, между прочим, у меня была с собой на всякий случай, но где же было ее применить ночью в управлении порта, когда даже электричество не горело и свеч не было. Не заставлять же в три часа ночи самовар ставить и будить народ для этого. Вот в этом-то неудобство акации: астма случается всегда ночью, когда ночуешь в незнакомом месте, и только после того как ляжешь спать. Где же тут заваривать акацию? А дома она ведь не бывает. Поэтому я до сих пор еще не имел ни разу случая проверить действие акации. А я ее этой весной нарочно набрал и насушил.
Курево Ваше здесь ни при чем: оно тоже вызывает астму, но в гораздо более накуренных помещениях: тут дело, увы!, в чем-то гораздо более тонком — в собственной атмосфере отдельных комнат: если бы я ушел от Вас в другое место, то все бы сейчас миновало, но беда оказалась в том, что Управление порта, в котором комнаты громадные, новые, проветренные, тоже оказалось астмоносным: это я почувствовал сразу, придя туда, и пришлось всю ночь сидеть на балконе.

У меня образовалось как-то вдруг притупление впечатлительности по отношению к текущим событиям, коалиционный кабинет совсем перестал интересовать. Скучная и никому не нужная канитель… Типичное политическое настроение старого режима: дошли. Нельзя безнаказанно жить только текущим.
---------------------


Иван Бунин
деревня Глотово, Орловская губерния

Все читаю Фета (море пошлого, слабого, одно и то же), пытаюсь писать стихи. Убожество выходит!
-----------------------


Марина Цветаева
Коктебель, Феодосия

— «Погляди, Петя! Здесь и у деревьев совсем другой фасон!» (Жена послереволюционного прапорщика.)
--------------------


Новый Сатирикон
Петроград, Невский пр-т, 88

Как сообщают газеты: «В Феодосии волнения и массовые беспорядки прекращены. Восстановилось спокойствие, на многих магазинах красуются ярлыки “обыскано”».

Как легко одним простым и ласковым словом восстановить репутацию целого учреждения.
------------------------


Антон Деникин
Быхов, Могилевская губерния

Бывают исторические моменты, когда оппортунизм не только слабость, но и преступление.
----------------------


Дмитрий Петровский вместе с Велимир Хлебников
Смоленка, пригород Петрограда

Хлебников изобрел свое название для «Президента Республики»: Главнонасекомствующая на солдатских шинелях. С таким титулованием он обращался к Керенскому в своих письмах и при этом называл его в женском роде, находя особое удовольствие в совпадении имен его и бывшей царицы.
Не лишено интереса следующее событие. Шла воинская поверка. По документу «Пума» числился: ратник второго разряда.

— Проклятая победоносная обезьяна, — шептал «Пума».

Но каждый день приходил из участка человек, как будто его специальной ролью было терзать Хлебникова, и спрашивал:

— А что, отметочка имеется?

Решено были идти на Владимирский проспект. Я взял его под опеку: отправились вдвоем. Приходим. Велемир предъявляет свой документ: ему тридцать два года.

Ему еще нет сорока? Тогда он годится для революционной армии, объясняет ему золотопогонник.

— А сколько лет товарищу Керенскому? — задает невиннейший вопрос Хлебников.

Ему отвечают:

— Тридцать один.

— Следовательно, сначала пойдет на военную службу товарищ Керенский. А в следующую очередь — я.

На него раскрывают глаза обалдевшие золотопогонники:

— Что вы изволили сказать?!

— Я на военную службу не пойду.

В это время я сообразил, что дело кончится или очень смешным скандалом, или новой царицынской пыткой для Хлебникова, поднимаю панику, говоря:

— Вы не слышите? — Вонь! Где-то горит, где-то горит! Ага, вон виден и дым!

Все устремляются к выходу и выносят в давке меня и Хлебникова. Мы сразу ставим паруса и исчезаем за поворотом в переулке. Причем наталкиваемся с разбега на генерала. Я в форме артиллерийского вольноопределяющегося, но не только не становлюсь во фронт, не только не козыряю, а сбиваю его с ног и лечу дальше. Генерал подымается до того ошеломленный, что вопить начинает, когда мы от него на пушечный выстрел. Я оборачиваюсь, и тогда уже слишком весело становлюсь во фронт.

— Этот пожар меня спас, — говорит наивный «Пума», когда мы садимся в трамвай.

— Только я все-таки его не видел.

Я смотрю на него. Он начинает понимать, в чем дело.

— Это вышло недурно, — одобряет он, продолжая относиться все еще лишь созерцательно, как будто речь идет не о его спасении. Я говорю ему:

— Этому надо положить конец: ведь завтра опять придут из участка поверять ваши документы.

— Да…

Хлебников таращит глаза в какие-то дали и, очевидно, обмозговывает положение. Наконец, ему приходит в голову: он прыскает сам от одной своей мысли, как ребенок, и коротко бросает:

— Мы устроим «высекновение».

Я сразу не понимаю, в чем дело. Но больше ни слова! Конспирация! Это трамвай!

Только дома Хлебников, усевшись в свое кресло, с чехлом из украинских полотенец, которое он очень любил, посвящает нас в свои проекты относительно «главнонасекомствующей», не оправдавшей его великодушного доверия.

Проекты были следующие:

1) Заказать игрушечным мастерам пищащих чертиков с физиономией «главнонасекомствующей».

— Это будет очень ходовой товар! — Керенский дуется и в писке умирает!

2) Сделать чучело Керенского и с торжественной демонстрацией несть ее на руках до Марсова поля, где, положивши недалеко от братской могилы, высечь так, чтобы стоны секомого слышали павшие в феврале с его именем на устах. Это-то и было «высекновение» (на манер усекновения, чтобы передать торжественность обстоятельства). Стоны должны быть исторгаемы нанятым для этого рыдальщиком или кем-нибудь из «придворных сестер милосердия» или «ударниц», которым и без того захочется стонать, думая, «что она живая»! Масса подробностей. Есть даже запись проектов.

3) И самое существенное: был предложен следующий способ «свержения»: кто-нибудь из нас (трех) отправится в Таврический дворец и, вызвав Керенского в кулуары, даст ему пощечину от всей России.

Мне нравится 4 Комментировать 1 Поделиться
Игорь Стравинский Лев Бакст
Швейцария
После медицинского освидетельствования Российское консульство отказало в паспорте по причине здоровья. Встретиться с тобой нет никакой возможности. Срочно приезжай сюда.
----------------------


Михаил Алексеев Анна Алексеева
Петроград

Не могу сказать тебе, чтобы я чувствовал себя хорошо; не знаю, может быть, наладится работа Совета, захватит, почувствуется, что это нужно, что пойдем к какой-то цели. Пока этого сознания нет, и это угнетает меня и не дает той бодрости, с какой и привык подступать к делу. Как-то мелко, политикански тянется все, и в этом политиканстве уже утонуло все святое на Руси, а стряхнуть с себя все мы не можем.
---------------------


Александр Колчак Анна Тимирева
Вашингтон, США

Я писал Вам, что мои надежды на участие в известной Вам операции не оправдались. Обсуждение этого вопроса в Вашингтоне выяснило неосуществимость такого предприятия из-за недостатка тоннажа. Кроме того, англичане с Джеллико, озабоченные снабжением Великобритании, решительно против этой операции, т. к. выделить для нее несколько сот пароходов теперь невозможно. Мои дела поэтому заканчиваются, и я чувствую необходимость вернуться в Россию, хотя совершенно не знаю, что буду там делать. Россия фактически перестала воевать, так смотрят на нее все союзники, и единственное их требование, которое они нам предъявляют, — это незаключение сепаратного мира.
На будущей неделе я предполагаю уехать с миссией из Вашингтона и направиться домой через Тихий океан. Неопределенность положения вещей в Швеции и Финляндии и нежелательность обратиться к содействию Англии для обратного путешествия вызывают признать более удобным путь через Дальний Восток. Морской департамент предложил, кроме того, посетить Сан-Франциско и Педжет-Саунд, и мне не хочется отказываться от этого предложения, а т. к. мы попадем на берега Тихого океана, то путь на Владивосток является естественным. Итак, я не участвую в войне, я не буду говорить Вам, насколько тяжело это для меня, да это и бесполезно, т. к. до прибытия в Россию все равно изменить это положение невозможно. В крайнем случае можно будет обратиться к английскому флоту, где у меня есть некоторые знакомства. Могу сказать только, что пребывание за границей очень тягостно ввиду того, что мы справедливо заслужили везде сомнение в своей способности не только вести войну, но даже справиться со своими внутренними делами. Англичане относятся к нам совершенно отрицательно, в Америке смотрят на нас лучше, но, повторяю, я не могу отделаться от чувства неловкости, когда бываю в форме русского офицера… Последние дни я стал временами входить в состояние какой-то прострации — слабое утешение доставило только известие о бунте команд в Германском флоте. Правда, это не то, что у нас, но нечто в этом же стиле, и немцы со своей системой развращения и разложения вооруженной силы своих врагов попались сами на принятых приемах использования пропаганды социализма для этой цели… Милая Анна Васильевна, не сердитесь на это письмо — оно невольно отражает мое состояние, а последнее в высшей степени неважно. Не знаю, что скажу я Вам при встрече, мое пребывание в Америке есть форма политической ссылки, и вряд ли мое появление в России будет приятно некоторым лицам из состава настоящего правительства. Но там видно будет! Последние события на Рижском фронте уже являются серьезной угрозой для южного берега Финского залива — остаетесь ли Вы на зиму в Ревеле или уедете оттуда, я думаю, что вряд ли в Ревеле оставаться будет возможно. Теперь наступила уже осень, и скоро военные операции в Балтике и Прибалтийском крае должны будут приостановиться. Едва ли немцы будут в состоянии теперь развить большие операции, тем более что англичане усиливают все время свою деятельность на Западном фронте. Во всяком случае, мы не можем рассчитывать на какой-нибудь успех ни на море, ни на суше, и наша военная будущность зависит от способности немцев продолжить активное ведение войны на нашей территории. В Америке считают, что окончание войны не будет ранее конца будущего лета, конечно, сказать трудно, но, видимо, зимняя кампания неизбежна, а для нас, в частности для флота, зима — это время внутреннего разложения, если есть чему разлагаться… Но я верю, что мои мечты рано или поздно сбудутся — может быть, мне не придется в них участвовать как деятелю, но без осуществления их наша Родина не может быть мыслима как великая независимая держава. Как близко началось выполнение моих планов и как далеко оно представляется теперь, и так же далеко милая, дорогая Анна Васильевна, с которой я последнее время так привык связывать свои военные задачи, принявшие теперь действительную форму нелепой химеры.

До свидания, дорогая моя, обожаемая Анна Васильевна.

Господь Бог сохранит и благословит Вас и избавит от всяких испытаний.

Целую Ваши милые ручки, как всегда с глубоким обожанием и преданностью.

А. Колчак
-----------------------


Сергей Прокофьев
Теберда

Теберда действительно оказалась очень славным уголком, зажатым горами, с видом на изящный ледник Аманаус и с чистым, весьма разреженным воздухом, который заставлял задыхаться при слишком быстрой ходьбе или крутом подъеме. Мы в линейке отправились дальше по Военно-Сухумской дороге до перевала и тут-то увидели восхитительную красоту.
Недаром же говорят, что Военно- Сухумская дорога красивей Военно-Осетинской, Военно-Осетинская красивей Военно-Грузинской, а как красива Военно-Грузинская знают все. Когда мы въехали в невероятные дебри, где страшные пропасти обрушивались на сотни сажень, а над головой поднимались горы до небес, в пропасти бурлили потоки, а с противоположной стороны чернели девственные леса и сияли всеми фантастическими красками другие, еще более высокие горы, тогда я себя чувствовал в волшебном сказочном царстве. Наконец мы достигли сторожевой будки у подножья перевала. Дальше следовала лишь пешеходная тропинка. Оставив у будки лошадь, съедобности и пленного австрийца, мы вооружились палками и по крутому подъему двинулись к Клухарскому перевалу, до которого оставалось еще 2000 футов. Но тут оказалось, что северянин горному жителю не товарищ. И в то время, как обитатели Закавказья братья Джунковские, как козлы, прыгали с камня на камень, я скоро задохся от разреженного воздуха и быстрого подъема и начал отставать. А между тем надо было до темноты поспеть на перевал, взглянуть на склон к Черному морю и вернуться в будку. Я просил их не обращать на меня внимания, говоря, что если я почувствую себя лучше, я их догоню, если же хуже, то спущусь к будке. Джунковские скоро скрылись в верхах, а я, отлежавшись на припекавшем солнышке, поднялся еще вверх, до уровня нетающих снегов, а затем спустился в будку. Вскоре вернулись и Джунковские, которые без малого не дошли до трудного перевала, и затем после яростного спора (я говорил: надо ночевать в будке, они: ехать в Теберду) выехали по непроглядной ночи среди камней и пропастей обратно. К полуночи мы кое-как добрались до Теберды, а на другой день к вечеру, прямо на автомобиле, вернулись в Ессентуки, довольные, усталые, загорелые.
----------------------


Петроградская газета

Разбойное движение на Северном Кавказе вновь усилилось, особенно в Хасав-Юртском и Грозненском округах, где многочисленные шайки абреков, в некоторых из которых насчитывается свыше 200 человек, терроризируют население. В Хасав-Юртском округе жизнь совершенно замерла. Горская милиция бессильна. Возбуждено ходатайство о присылке вооруженной помощи.
----------------------



Русская воля


Главнокомандующий разрешил освобождать солдат-мусульман в частях войск от службы и нарядов, если позволит обстановка, по пятницам от 10 до 15 часов, назначая их на таковые взамен по воскресеньям.
-----------------------


Владимир Джунковский
Петроград, Каменноостровский пр-т, 54

По армии и флоту вышел приказ о назначении моем командиром 3-го Сибирского армейского корпуса с оставлением по гвардейской пехоте. Приказ был подписан новым военным министром Верховским, который заменил Савинкова. С марта месяца это был уже четвертый министр.
----------------------


Вера Холодная
Москва


На премьере фильма «Тобою казненные»
---------------------


Александр Замараев
Тотьма, Вологодская губерния

Ездил на Медведку, распахивал новую полянку. Умер Паша Головенок.
-------------------------



Великий князь Михаил Александрович
Гатчина

В 3 часа Наташа и я поехали в Ремиз, где нашли три гриба, затем прошлись до Чайного домика и возвратились домой.
---------------------


Владимир Набоков
Петроград

Терещенко демонстративно порвал с социалистами. Я был нечаянным свидетелем его бурного объяснения с Керенским и его настояний, чтобы Временное правительство освободило его от портфеля министра иностранных дел, причем он указывал на меня как на своего преемника.

Замечательно при этом, что дипломатические представители союзников относились к Терещенко с гораздо большими симпатиями, чем к Милюкову. Его, самая его светскость, отсутствие у него твердых убеждений, продуманного плана, полный его дилетантизм в вопросах внешней политики — все это делало из него при данных обстоятельствах человека, чрезвычайно удобного для разговоров, а за все время существования Временного правительства вся наша международная политика ограничивалась разговорами.
----------------------


Русское слово

Временное правительство поручило юридическому совещанию разработать вопрос об издании положения, запрещающего скупку и вывоз за границу художественных произведений.
--------------------


Феликс Юсупов
Петроград, наб. реки Мойки, д. 94, Дворец Юсуповых

Я решил съездить в Петербург — припрятать драгоценности и самые ценные предметы коллекции. Как приехал, тотчас взялся за дело. В Аничков дворец я отправился забрать большой портрет Александра III. Я вынул его из рамы и скатал, как весной своих Рембрандтов. А вот драгоценности проворонил. Их увезли в Москву по распоряжению Временного правительства. Покончив дела в Петербурге, я собрал все фамильные брильянты и с верным слугой Григорием поехал в Москву спрятать их. Схоронили под лестницей.
-----------------------


Театр

Приходится писать некролог оркестру Кусевицкого. Так кончаются у нас все начинания, связанные с культурой, с желанием культуры. Оркестр Кусевицкого был одним из крупнейших культурных начинаний. Этот оркестр был лишь одним из звеньев того огромного плана, который лелеялся Кусевицким. Он, как всякий художник, был немного Дон-Кихотом — мечтателем без удержу и идеалистом в искусстве. Он хотел создать ряд художественных учреждений, музыкальную академию, «храм искусств», где были бы залы для выставок, залы для концертов и т.д. Конечно, даже его огромных личных средств не хватило бы на это, но он думал привлечь иные. При прежнем строе ему это не удалось, так велика была инертность всего общества. А при новом?..
А при новом и то, что ему удалось, пришлось распустить. Будем надеяться, что временно. Тут замешалась война, вырвавшая из его оркестра ряды лучших артистов, тут замешалась экономика, которая властно потребовала увеличения бюджета оркестра, на что он уже не мог идти как частное лицо. И без того оркестр стоил ему около 100 000 рублей ежегодно. Никакое меценатство не может выдержать таких сумм.
----------------------


Джон Рид
Петроград, цирк «Модерн»

В казармах, на заводах, на углах улиц — всюду ораторствовали бесчисленные солдаты, требуя немедленного мира, заявляя, что, если правительство не сделает энергичных шагов, чтобы добиться мира, армия оставит окопы и разойдется по домам.
Представитель восьмой армии говорил:

«Мы слабы, у нас осталось всего по нескольку человек на роту. Если нам не дадут продовольствия, сапог и подкреплений, то скоро на фронте останутся одни пустые окопы. Мир или снабжение… Пусть правительство либо кончает войну, либо снабжает армию…»

От 46-й Сибирской артиллерийской бригады: «Офицеры не хотят работать с нашими комитетами, они предают нас неприятелю, они расстреливают наших агитаторов, а контрреволюционное правительство поддерживает их. Мы думали, что революция даст нам мир. А вместо этого правительство запрещает нам даже говорить о таких вещах, а само не дает нам достаточно еды, чтобы жить, и достаточно боеприпасов, чтобы сражаться…»

А из Европы шли слухи о мире за счет России…

---------------------



Анна Павлова
Буэнос-Айрес, Аргентина

В Буэнос-Айресе
-----------------------------

Виктор Дандре

В Буэнос-Айресе мы несколько раз смотрели танго, исполняемое профессиональными артистами. Это были очень хорошие танцовщики и танцовщицы, но оригинального в них было мало: то же самое можно встретить в Париже или Лондоне.
----------------------


Раннее утро

Секретарем фракции большевиков в Думу передана резолюция фабрично-заводского комитета печати Яковлева. В резолюции поднимается вопрос о необходимости урегулирования продажи по карточкам мяса и хлеба. Между прочим, в резолюции говорится:

«В то время как во всех семьях после долгого ожидания все потрясены нехваткой продуктов, в это время в первоклассных ресторанах по одному жесту богача на столе появляется скатерть-самобранка с разного рода жаркими, под разными соусами, и ломти белоснежного хлеба, а в окнах гастрономических магазинов из того мяса, из которого не могли нам дать и 10 золотников, к услугам тех же богачей разного рода не мясо, а колбасы, названия которых не перечесть».
Заявление заканчивается так:

«Мы требуем немедленного прекращения такой несправедливости, требуем, чтобы карточная система не была ширмой, за которой богатый класс жрет куски мяса и хлебы, принадлежащего всему населению. А для этого мы требуем категорического запрета отпускать хлеб и мясо для ресторанов, кофеен, разного рода варьете и других притонов обжорства и разгула. Мы требуем прекращения пира во время чумы».
----------------------


Михаил Богословский
Москва

К 11 час. утра я отправился в Университет на государственный экзамен; заходил предварительно в библиотеку, передать список книг для семинария с просьбой держать их в читальной зале. Экзаменующейся публики было немного. Я начал экзаменовать один; затем с большим опозданием пришли Кизеветтер и Матвей Кузьмич Любавский. Я спросил шестерых; Кизеветтер и М. К. — каждый троих. К часу мы кончили. В профессорской много народа, и нового народа. Возвращаясь домой с Егоровым, также экзаменовавшим, мы на Моховой встретили Мензбира, который пригласил нас в экстренное заседание Совета в 9 часов вечера. На наши вопросы о причине, он сказал, что служители клиник и Екатерининской больницы предъявили политические и экономические требования, и недоверие коалиционному правительству, и требование о передаче всей власти Советам рабочих и солдатских депутатов, о выдаче им прибавок и об удалении его, Мензбира, из ректоров.
Мы были изрядно ошеломлены этим известием. Вернувшись домой, позавтракав и немного отдохнув, я должен был опять идти в Университет на просеминарий. Я застал там студентов мужского и женского пола значительно больше, чем в прошлую среду. Явилось много новых, и надо было все объяснения повторять сначала. В 6 часов мы кончили, и я пошел домой обедать, а затем в третий раз двинулся в Университет на Совет, на Моховой встретив Гензеля. Совет собрался довольно аккуратно. Ректор сделал доклад о происшествиях. Оказалось, произошел инцидент еще в Екатерининской больнице, где служащие, что называется, вывезли ее директора, почтенного профессора Попова, на тачке, т. е. велели ему надеть шляпу и пальто и убираться из больницы. Все были возмущены этим и единогласно постановили выразить П. М‑чу Попову сочувствие через особую депутацию. Затем заведующие клиниками излагали происшествия; говорили: Спижарный, Россолимо, Алексинский. Был в Совете и Мануйлов, выступивший сразу же с прямолинейным предложением: не разговаривать с «этими господами» и закрыть клиники. Заведующие клиниками предлагали более постепенные и мягкие меры, так как закрытие клиник дело не такое простое, как это кажется на первый взгляд; но, конечно, придется прибегнуть в конце концов к этому средству, если ничто другое не подействует. Выступали кроме людей сведущих в деле и обычные советские болтуны, затянувшие заседание. Когда Мензбир произнес заключительную речь, где говорил, что, может быть, и его также завтра выгонят, как выгнали Попова сегодня, я ушел, предвидя, что немало еще времени уйдет на заявления «к постановке вопроса», «к порядку дня», «по мотивам голосования», «по личному вопросу», т. е. на всю эту словесную дребедень, столь любимую ненасытными болтунами. Было уже 12 час. ночи, и в речи Мензбира указывались самые практические меры. Лопатин при встрече со мной, когда я шел в Университет, с тонким остроумием сказал: «Я и не думал, чтобы русский народ был до такой степени монархичен. Как только монарха не стало — всякий образ и подобие потеряли!»
-------------------

https://project1917.ru/