[ezup]

Успешное испытание на Семипалатинском полигоне первого атомного заряда РДС-1 мощностью 20 килотонн, состоявшееся 29 августа 1949 года, означало лишь то, что США лишились геополитического статуса единственной ядерной державы. Вслед за этим Советскому Союзу предстояло перейти к решению следующей стратегической задачи – развертыванию производства авиабомб, готовых к боевому применению. Завод со стратегическим хранилищем было решено создать в Арзамасе-16 (ныне Саров) при КБ-11, то есть там, где РДС-1 и родилась.

18 ноября 1949 года на заседании Спецкомитета при Совмине СССР были рассмотрены вопросы развития отечественного ядерного оружейного комплекса, как говорится, под протокол. Бериевский. Пункт VII этого протокола назывался «О серийном производстве готовых изделий РДС-1», главным ответственным за реализацию которого значился Лаврентий Павлович. В хорошо охраняемой зоне КБ-11 предстояло построить сборочное предприятие. Оно приобрело известность, разумеется, среди тех, кому было положено, как завод № 551, позже получив более звучное наименование – электромеханический завод «Авангард». Кадровый костяк составили специалисты КБ-11. Многие прибыли по строгому спецнабору с разных промышленных предприятий.

Мощности завода были рассчитаны на производство двух-трех авиабомб типа РДС-1 (другое обозначение – «изделие 501») в месяц. Ожидалось, что оно начнется в декабре 1950-го, но при всем трудовом героизме зэков-строителей и «вольных» специалистов не успели. В Кремле были недовольны, но приняв во внимание объективные трудности, коих было немало, спустили новый срок – вторая половина следующего года. И действительно, в декабре 1951-го первые три серийные авиабомбы РДС-1 отправились с завода в спецхранилище КБ-11. Напомним, что «конспиративная» аббревиатура РДС, которая затем обобщенно присваивалась с разными цифровыми индексами образцам советского ядерного оружия первого поколения, означала «реактивный двигатель специальный», что, однако, посвященными интерпретировалось и как «реактивный двигатель Сталина», и как «Россия делает сама».


Нужно сказать, то были не первые РДС-1 в чрезвычайном арсенале СССР. Сначала КБ-11 дало Родине атомные авиабомбы, так сказать, ручной, лабораторной сборки: две – в 1949-м, девять – в 1950-м и 18 – за 10 месяцев 1951 года. (Так же, в режиме hand made, обстояло дело и с аналогичными изделиями в Лос-Аламосе). Каждая – из штучных, а потом и серийных – принималась комиссией под началом главного конструктора КБ-11 Юлия Харитона. Создание этого запаса стоило еще не оправившейся от военных невзгод стране колоссальных усилий и затрат, ложившихся на народ, который чуть ли не сразу после Победы начал осаждать лекторов-политинформаторов вопросами: когда наконец и у нашей страны появится атомное чудо-оружие.

Разумеется, сверхсекретные контрольные цифры до сведения населения не доводились. Не знало оно и о том, что разрыв в ядерных возможностях между СССР и США продолжал оставаться огромным. Достаточно сказать, что Штаты в 1951 году располагали 438 ядерными бомбами. Но ядерная монополия была похоронена навсегда.

Изделие РДС-1 мощностью порядка 20 килотонн было отечественным аналогом – но не копией! – американской плутониевой бомбы «Толстяк» (Fatman). Масса РДС-1 приближалась к пяти тоннам, что исключало применение первой советской ядерной бомбы с каких-либо иных боевых самолетов, кроме тяжелых дальних бомбардировщиков. Систему, обеспечивающую использование РДС-1 на Ту-4А (А – атомный), разработал Александр Надашкевич. Только сами эти поршневые бомбардировщики, представлявшие собой, так сказать, «пиратские копии» американских В-29 «Суперфортресс» (тех самых, что сожгли атомным пламенем Хиросиму и Нагасаки), уже устарели и из-за низкой скорости априори являлись легкой добычей для реактивных истребителей противника. Это убедительно доказали советские летчики, лихо расправлявшиеся с американскими В-29 во время войны в Корее. Но «на подходе» уже были реактивные дальние Ту-16 и М-4.

Трудами КБ-11 вскоре были приняты на вооружение усовершенствованные ядерные бомбы типа РДС-2 с плутониевым (38 килотонн) и РДС-3 с уран-плутониевым (42 килотонны) зарядами. Все ранее выпущенные РДС-1 переделали в РДС-2. При этом мощность зарядов удалось существенно увеличить, а массу бомб, наоборот, уменьшить. Ядерный щит Отечества становился все более прочным, хотя до паритета с США (который между прочим имеет место быть и сегодня) оставалось еще два десятилетия.

Автор: Константин Чуприн

[ezup]

Поражаешься людям той эпохи,пережив и победив в самой страшной войне,понеся чудовищные потери,но тем не менее думали о будущем,ведь благодаря им и мы сегодня живем.Автору спасибо за статью.

В годы становления химкомбината «Маяк» подвергался исключительному облучению и сам персонал. Суть в том, что о радиологической опасности теоретически знали, но на практике мало кто осознавал ее масштабы. Достаточно сказать, что дозиметрическая служба, которую возглавил инженер-фронтовик А.И. Магильнер, появилась здесь уже после того, как был получен оружейный плутоний – весной 1949 года. Дозиметристам пришлось работать по 8 часов без перерыва 6 дней в неделю.

Как рассказывают ветераны, первое время норм работы с ионизирующим излучением вообще не существовало. Они появились только в феврале 1950 года, и то представляли собой совершенно немыслимые по сегодняшним временам дозы: дневная норма составляла 0,1 рентгена, а годовая допускала 30 рентген. В 1954 году их снизили в два раза, но и это помогало мало. Лишь в 1961 году, спустя четыре года после роковой аварии, они были принципиально пересмотрены.

В целом, за первые пять лет деятельности комбината из-за переоблучения сменилось около двадцати тысяч человек персонала. Те, кто не успел по болезни «смениться», остался здесь навечно…

В немецком Гамбурге есть памятник погибшим от лучевой болезни. И в Озерске спустя 40 лет после пуска первого реактора появилась памятная стела с взлетающим в небо юным Прометеем, держащим огонь в руках. Огонь атома…

Памятник первопроходцам «Маяка», равно как и памятник Курчатову, принадлежит замечательному скульптору А.С. Гилеву. «Александр Семенович к тому времени был тяжело болен, - вспоминает ветеран Озерска И.П. Трякин. - У него было белокровие.

Легендарный человек на «Маяке» Лия Павловна Сохина, стоявшая у истоков радиохимического производства, однажды честно признавалась:
- Мы знали, что такое радиоактивность, что такое плутоний. Хотя, конечно, не представляли всего коварства этого производства, а иногда не могли ее, радиоактивности, избежать, чему в немалой степени способствовали желание работать в полную силу и бесшабашная молодость…

И вправду, когда читаешь книгу «Плутоний в девичьих руках», просто поражаешься этими воспоминаниями. Вот молодые девушки-лаборантки переливают радиоактивные растворы из контейнеров по стаканам – просто так, без всякой защиты. Или занимаются разделением элементов с помощью азотной кислоты в обычной посудине из нержавейки.

Вспоминают, как однажды разбилась толстостенная колба, и осколок стекла с плутонием попал технику, молодому парнишке, в щеку. «Мы растерялись и начали щеку ему промывать водой прямо над раковиной. Прибежал начальник цеха и обрушился на нас с руганью за то, что мы не сообразили собирать кровь в чашку. Ведь мы наверняка потеряли несколько миллиграмм плутония!»

Плутоний «имеет привычку» взрываться при обработке. «Нас все время подгоняли сроки, мы торопились, перетирали образцы без должных предосторожностей, - пишет Л.П. Сохина. - В результате однажды произошел взрыв, и весь плутоний оказался на потолке. Потом его смыли с потолка и стен в бачки с фильтровальной бумагой. В этой операции принимал участие сам академик Бочвар. Бумагу сожгли, сделали косметический ремонт и продолжали работать в той же комнате. Представляете, сколько там было плутония? Сотни, тысячи доз!..»

За атом приходилось расплачиваться – в прямом смысле…


...Стальные люди!